Автор: Перед вами текст изложения по русскому языку «Жестокость». Текст предназначен для учеников 11 класса.
Жестокость
Илинька Грап был сыном бедного иностранца, который когда-то жил у моего деда.
Мы не были дружны с Илинькой и обращали на него внимание только тогда, когда хотели посмеяться над ним.
Илинька Грап был мальчик лет тринадцати, худой, высокий, бледный, с птичьей рожицей и добродушно-покорным выражением. Он был очень бедно одет… Когда я теперь вспоминаю его, я нахожу, что он был очень услужливый, тихий и добрый мальчик; тогда же он мне казался презренным существом.
Однажды мы начали возиться и щеголять друг перед другом разными гимнастическими штуками. Илинька с робкой улыбкой удивления поглядывал на нас, и когда ему предлагали попробовать тоже, отказывался, говоря, что у него совсем нет сил.
Сережа был удивительно мил. Он беспрестанно хохотал и затевал новые шалости: перепрыгивал через три стула, поставленные рядом, через всю комнату перекатывался колесом, становился кверху ногами на толстые тома словарей и при этом выделывал ногами такие уморительные штуки, что невозможно было удержаться от смеха. После этой последней штуки он задумался и вдруг подошел к Илиньке; «Попробуйте сделать это, право, это нетрудно». Грап, заметив, что общее внимание обращено на него, покраснел и чуть слышным голосом уверял, что он никак не может этого сделать.
— Да что же в самом деле, отчего он ничего не хочет показать? Что он за девочка… непременно надо, чтобы он стал на голову! — сказал Сережа и взял его за руку.
— Непременно, непременно на голову! — закричали мы все, обступив И линьку, который в эту минуту заметно испугался и побледнел, схватили его за руку и повлекли к словарям.
— Пустите меня, я сам! Курточку разорвете! — кричала несчастная жертва.
Мы помирали со смеху; зеленая курточка трещала на всех швах.
Двое старших ребят нагнули ему голову и поставили на словари; я и Сережа схватили бедного мальчика за тоненькие ноги, которыми он махал в разные стороны, засучив ему панталоны до колен, и с громким смехом вскинули их кверху…
Случилось так, что после шумного смеха мы вдруг все замолчали, и в комнате стало так тихо, что слышно было только тяжелое дыхание несчастного Грапа. В эту минуту я не совсем был убежден, что все это очень смешно и весело…
Илинька молчал и, стараясь вырваться, кидал ногами в разные стороны. Одним из таких отчаянных движений он ударил каблуком по глазу Сережу так больно, что Сережа тотчас же оставил его ноги, схватился за глаз, из которого потекли невольные слезы, и изо всех сил толкнул Илиньку. Илинька, как что-то безжизненное, грохнулся на землю и от слез мог только выговорить:
— За что вы меня тираните?
Плачевная фигура бедного Илиньки поразила нас; мы все молчали и старались принужденно улыбаться.
Первым опомнился Сережа.
— Вот баба, нюня, — сказал он, — с ним шутить нельзя. Ну, полно, вставайте.
— Я сказал, что ты негодный мальчишка, — злобно выговорил Илинька и, отвернувшись, громко зарыдал.
— A-а! Каблуками бить, да еще браниться! — закричал Сережа, схватив в руки словарь и взмахнув над головою несчастного, который и не думал защищаться, а только закрывал руками голову.
— Вот тебе! Вот тебе!.. Бросим его, коли он шуток не понимает… — сказал Сережа, неестественно засмеявшись.
Я с участием смотрел на бедняжку, который, лежа на полу, плакал так, что, казалось, еще немного — и он умрет от конвульсий, которые дергали все его тело.
— Э, Сережа! — сказал я ему. — Зачем ты это сделал?
— Вот хорошо! Я ведь не заплакал, как разбил себе ногу почти до кости.
«Да, это правда, — подумал я. — Илинька больше ничего, как плакса, а вот Сережа — так это молодец…»
Я не сообразил того, что бедняжка плакал, верно, не столько от физической боли, сколько от той мысли, что пять мальчиков, которые, может быть, нравились ему без всякой причины, все согласились ненавидеть и гнать его.
Я решительно не могу объяснить себе жестокости своего поступка. Как я не подошел к нему, не защитил и не утешил его? Куда девалось чувство сострадания, заставлявшее меня, бывало, плакать навзрыд при виде выброшенного из гнезда галчонка, или щенка, которого несут, чтобы кинуть за забор, или курицы, которую несет поваренок для супа?
Неужели это прекрасное чувство было заглушено во мне любовью к Сереже нежеланием казаться перед ним таким же молодцом, как и он сам? Незавидные же были эти любовь и желание казаться молодцом! Они произвели единственные темные пятна на страницах моих детских воспоминаний.
