Автор: Перед вами текст изложения по русскому языку «Встреча с Пушкиным». Текст предназначен для учеников 9 класса.
Встреча с Пушкиным
Случилось нечто необыкновенное. Я уснул, но мой сон оказался продолжением жизни, будто я просто перешел с одной улицы на другую, — и все. И слова мне слышались те же, точно я еще раз повторял стихи, которые мы прочитали, как бы соревнуясь с Вовкой.
«На звонкое дно, в густое вино заветные кольца бросайте!» — слышал я, и, как эхо, отзывалось вокруг: дно! вино!
А потом выплывали новые слова, совершенно замечательные: «Что смолкнул веселия глас?»
Мы идем с Вовкой по улице, неподалеку от библиотеки перебрасываемся, словно цветными мячами, прекрасными выражениями и только торжественно улыбаемся друг другу, но не смеемся — смеяться нельзя: это грех, бесстыдство, над такими словами невозможно смеяться, им можно лишь приветливо улыбаться, как цветам, как уважаемым старшим друзьям, и тут я чувствую чей-то взгляд.
Мне не по себе. Кто-то смотрит на меня очень пристально, а я как пришитый к Вовке, талдычу: «Да голос мой душе твоей дарует то же утешенье!» Вот так-то, мой первый друг, мой друг бесценный! Но Вовкины глаза округляются, будто фары. Он смотрит куда-то за мою спину, и я наконец с трудом останавливаюсь и поворачиваю голову.
Боже! Скрестив руки, у стены стоит Пушкин в одном фраке, и на голове ничего нет. А на улице же зима, подвывает ветер, и снежная пурга сыплется в кудрявые волосы.
Мы замираем, не имея сил спросить Александра Сергеевича о чем-нибудь важном, я просто таращусь на него, а он усмехается и тоже молчит.
Молчать, я знаю, глупо, надо скорее завязывать разговор, чтобы Пушкин не обиделся на такое не гостеприимство, и я наконец говорю:
— Вам не холодно?
Он не отвечает, но мотает головой: не холодно.
Странно, ведь зима.
гостеприимство, и я наконец говорю:
— Александр Сергеевич, — прошу я, почитайте стихи.
Но Пушкин отворачивается, недовольно косит на меня глазом.
И вдруг собралась толпа, все останавливаются, никто не проходит мимо, и выглядит это не очень здорово, потому что все в шубах и шапках, а возле стены стоит раздетый Пушкин, словно его ограбили.
И тогда мне в голову приходит отличная мысль. Я снимаю шапку и протягиваю поэту:
гостеприимство, и я наконец говорю:
— Наденьте! Вам холодно!
Я готов снять и леопардовую шубу, американский подарок детям заснеженной России, но поэт делает жест рукой, который означает: ему ничего не нужно.
гостеприимство, и я наконец говорю:
— Тогда почитайте! — прошу я, и вся толпа канючит то же самое
И Пушкин наконец говорит. Нет, нет он не говорит, он просто шевелит губами, голоса не слышно, но я понимаю, что он отвечает на просьбу толпы:
гостеприимство, и я наконец говорю:
— Теперь — я узнаю по губам — ваше время.
Но что это значит? Конечно, наше, какое же еще! И на улице зима. И где-то там, далёко от нас, гремят бои. Идет Великая Отечественная война.
И вдруг я Слышу Вовкин голос. Пушкин смотрит, улыбаясь, на моего первого друга, и все поворачиваются к Вовке, а он, как заслуженный артист республики, читает стихи, которые отыскал еще вчера:
Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит…
Все хлопают, и Александр Сергеевич тоже. Он улыбается Вовке, а тот резко опускает голову, потом плавно поднимает ее (так кланяются артисты), и вдруг я слышу голос Татьяны Львовны, библиотекаря, у себя под ухом:
гостеприимство, и я наконец говорю:
— Вот видишь, — говорит она, — а ты хотел его учить. И я понял, что она была нрава: Пушкина не учить надо, Пушкина надо любить! Как Вовка, как Татьяна Львовна.
